| Воспоминания малолетнего узника Мороз Константина Макаровича, 1935 года рождения
В архивных материалах значится, что Мороз Макар Тимофеевич, 1907 года рождения, уроженец деревни Велемичи в марте 1944 года насильно вывезен в Германию с семьёй (поимённо данных нет). Работал на заводе, освобожден 24 марта 1945 года.
Вместе с отцом были вывезены:
Мать Мороз Анастасия Борисовна, 1909 года рождения,
Мой старший брат Тимофей, 1927 года рождения,
Мой младший брат Григорий, 1938 года рождения,
Моя сестра Надежда, 1941 года рождения,
И я, Константин, 1935 года рождения, изложивший очень кратко свои воспоминания о нахождении нашей семьи в Германии.
«Всех нас завезли в Западную Германию, в город OSTERODE. На окраине города находился лагерь для семейных. Он представлял собой длинное 3-хэтажное здание, стоящее у самой дороги. Дорога, мощёная камнем, заканчивалась на Т-образном перекрёстке. Само здание перегорожено внутри стенкой, а двор перегорожен на две части высоким металлическим забором. В левой части здания был лагерь для семейных из СССР и Польши. Справа жили французы, итальянцы и др. содержались они в другом режиме. В другую сторону от забора была дорога. У дороги, справа размещалась усадьба, огороженная металлической сеткой. Жил здесь мелкий фермер, которого называли Шпиндик. Была это фамилия или кличка, я не знаю. Сам Шпиндик был небольшого роста, хромой. Там же, за забором, стояли не большой сарайчики клетки с кроликами и курицами. Днём там суетился Шпиндик со своим сыном, который был старше меня на год или два. Во двор. Из лагеря, мы выходили свободно. Любопытство привело меня к забору Шпиндика, а после малый пригласил меня к себе за забор в помощники. Старый не возражал. Я помогал ухаживать за животными и за это получал яблоки. Разговаривать ни он по-русски, ни я по-немецки не умели, но как-то понимали друг друга. Потом мы со Шпиндиком поссорились. Он вместо яблока дал мне огрызок, который я швырнул ему прямо в лицо. Потом только издали смотрел насует у хромого Шпиндика, а молодого вообще не видел. Жили мы на втором этаже, в большой комнате, посреди которой стояла буржуйка. Под потолком висела единственная лампочка. Вечером, все в основном собирались у печки на свету. У стен комнаты стоял и двухъярусные кровати. Коек было много. Нашей семье дали две двухъярусные койки, соединив которые, образовалось три спальных места сверху и три снизу. Днем все трудоспособные уходили на работу очень рано и приходили очень поздно вечером. В комнате оставалось пять детей и больные взрослые, которые не могли не могли выйти на работу или имевшие лёгкую травму. Как только комната утихала от утреннего сбора, мы подымались, забирали из коробок свой дневной паёк, съедали его и засыпали опять. Вечером родители возвращались с работы и приносили суточный паёк семьи: 2-3 картофелины сваренные в мундирах, каждому. Иногда немного маргарина, 150 грамм хлеба для взрослого и 50 грамм для ребёнка. Кроме того у меня, как у самого старшего из остававшихся детей была обязанность: во время обеда быть с посудой у столовой, где мне наливали обед на трёх человек, и я добросовестно каждый день, в любую погоду, иногда, гонимый голодом, ещё задолго до обеда брал свой глиняный гладыш, литров на пять и шёл с начала улицей, затем переулками на окраину городка к заводу, где работали родители и старший брат. Справа от дороги была столовая, а слева, глубоко в лощине поросшей каштанами, завод. Если столовая была закрыта, я шёл на завод. Для этого надо было спустится по деревянной лестнице вниз, на заводскую площадку. Здание справа- механический цех с множеством станков. В этом цеху работал мой брат. Отца тоже обучали этой профессии, но ничего не получилось. Он не освоил этой специальности и ему доверили вывозить стружку. Моё появление сразу замечал мастер (уже пожилой немец) и звал моего отца. Побыв с отцом я уходил туда, где работала мать. Этот цех был более тихим с запахом всевозможных красок и лаков, с множеством различных проводов, разных расцветок. В этом цеху в основном работали женщины. Они мотали провода, а затем подсоединяли лампочку и лампочка загоралась. Удивительное для меня было явление. Потом мать отправляла меня в столовую и я уходил. В столовой мне наливали полный гладыш баланды с неприятным запахом. Родители в лагерь возвращались вечером тихие, понурые и голодные отец с братом выедали из моего кувшина баланду и укладывались спать. Мать же есть не могла. Она не переносила даже запаха вареной брюквы, которая составляла основу супа. Она всё время жаловалась, что на работе её угнетают запахи красок. Она часто плакала от бессилия и несчастной доли. Силы её гасли. Наступило время, когда она не могла подняться и идти на работу, от которой её освободили перед самым освобождением. После освобождения, когда уже не надо было идти на работу, отец с братом отвели мать в городскую больницу. Но спустя неделю, маленьким возком отец привёз её обратно в лагерь, как безнадёжную. Есть она уже почти не могла и всё время плакала. Я однажды у неё спросил, сильно ли ей болит, на что она ответила «не от боли я плачу, сынок. Я скоро умру, а вы уедете домой оставив меня одну на чужбине среди чужих людей и никто из вас никогда не приедет на мою могилу». Она умерла тихо, ночью. Похоронили её на городском кладбище. Через неделю отец привёл нас попрощаться с матерью. Свежая могила, деревянный крестик на котором была прибита маленькая иконка Божьей матери. Скоро после этого нас вывезли к своим.»
Мороз Константин Макарович
Записал: Слуцкий Александр Михайлович
09.02.2013 года
* * *
Воспоминания о Великой Отечественной войне Слуцкого Григория Никодимовича 1936 года рождения и Анны Степановны 1939 года рождения
Не было еды, были голодные, ни купить, ни достать не было возможности. День ели, день были голодные. Весна была холодная. мы в сарае положили кирпич и разводили огонь, и вокруг огня грелись. Когда пекли хлеб, нехватало муки, потому домешивали в тесто «осею». Когда бомбёжки были то все седели в землянках. А патом в нашу деревню пришли немцы, деревня была окружена, никуда не пускали, в лесу были партизаны, а две женщины Анна и Христина решили завезти партизанам харчи и тут немцы их поймали и убили, а одного партизана расстреляли всю семью, а он сам повесился в лесу. В посёлке Старина два парня немцам служили, так их партизаны расстреляли. А потом нас всех выгнали в городок и мы там прожили осень и зиму, а потом, когда немцы отступали мы снова пришли сюда. Всё было сожжено, негде было жить, жили в землянках, у кого остались сараи, те жили в них. Немцы всёзабрали, и коров, и лошадей, но мы как то сеяли картошку. Пытались борщ варить с ботвы свеклы и немножко мешали крапиву. Не было соли, и моя мама ходила далеко, в Маньковичи, и меняла соль на лён и коноплю. В лаптях ходили, хоть была и грязь и вода. Одежду делали сами. Ткали, пряли, сеяли лён, держали овец. Вот так мы жили после окупации. Было очень трудно, но кое-как выжили, а сейчас живётся хорошо, да уж мало жить осталось.
Слуцкий Григорий Никодимович и Анна Степановна
Записал: Слуцкий Александр Михайлович
05.02.2013 год
* * *
Воспоминания о войне Машлякевич Прасковьи Семёновны 1914 года рождения
Конечно, не все немцы были такими злыми и жестокими. И вот вам пример. Моя прабабушка Машлякевич Прасковья Семёновна в годы оккупации выгонялась вместе с другими жителями деревни на принудительные работы. И вот однажды с ней приключилась язва. В этот день один из немцев пришёл звать её на работу, но она сказала, что не пойдёт, сославшись на болезнь. Он посмотрел и сказал, что нужно приложить и через неделю язва прошла.
Из рассказов моей прабабушки маленькому мне
Записал по памяти Слуцкий Александр Михайлович
23.12.2012 год
|
